Ян Фабр в Гоголь-центре

Перед началом встречи с Яном Фабром в «Гоголь-центре» художественный руководитель театра Кирилл Серебренников поднимается по лестнице вслед за Анатолием Васильевым. Фабр немного опаздывает, но публика не ропщет — когда самый знаменитый современный художник Бельгии, наконец, появляется в Малом зале с перекинутым на руку пальто, все аплодируют. После полуминутного спора о мизансцене — где сесть переводчице, чтобы было удобно и Фабру, и модераторам, — Серебренников рассказывает, как купил спальный мешок для просмотра легендарного 24-часового перформанса Фабра «Гора Олимп», но так им и не воспользовался и вместе с исполнителями бодрствовал целые сутки.

«Эффект от этого спектакля — как если бы вы одновременно пережили восторг от прекрасной театральной премьеры и одновременно от победы вашей любимой футбольной команды», — вторит ему куратор фестиваля «Территория» Марина Давыдова, прежде чем задать провокационный вопрос: откуда в маленькой провинциальной Бельгии взялась такая мощная театральная традиция во главе с Фабром?

Художник скептически качает головой под смех зала. Стянув темный свитер и оставшись в белой рубахе поверх белой футболке, он превращается в главное световое пятно на сцене Малого зала, выкрашенного чёрной краской от пола до потолка. «Вообще-то именно в Бельгии в XIII—XIV вв. изобрели масляную живопись, а Ван Эйк первым начал изображать на картинах жизнь не с точки зрения бога, а с точки зрения человека, — говорит Фабр с сильным фламандским акцентом. — А живопись — это же мизансцена! Так что в Бельгии большая традиция искусства».

Он вспоминает, как в юности учился в Академии изящных искусств и подрабатывал оформителем витрин: «Однажды я вынул из витрины манекен и занял его место — это был мой первый перформанс». Кроме того, начиная с 17−18 лет Фабр подрабатывал сценографом у «очень скучных бельгийских и голландских режиссеров»: «Я видел, как сделать лучше то, что они ставили — так и начал делать театральные постановки».

Серебренников спрашивает Фабра о том, как достигается исключительная физическая выносливость его актёров: «Катарсис, который я лично испытал по окончании „Горы Олимп“, был ещё и потому, что все выжили! Это же просто невероятно, когда актеры в финале 24-часового спектакля продолжают прыгать и танцевать, в том числе под 45-минутные аплодисменты!».
«Актеры для меня — собаки-поводыри, — начинает художник. — Они — настоящие рыцари красоты, мои исполнители. Я не называю их актерами — это слово из XIX века, и не называю их танцорами — это слово тоже устарело. Они должны быть разносторонне образованы в области искусства… У моей команды есть целый комплекс упражнений — йога, классический балет, но главное — растянуть их физические возможности до максимума. Они должны понимать, как работает их сердце, печень, позвоночник… чтобы сделать шаг от игры к действию. Не забывайте, что люди, с которыми я делал „Гору Олимп“, репетировали со мной на протяжении 12 месяцев — в современной Европе это равносильно политическому акту!»

Пока переводчица героически переводит на русский эту длинную тираду, Фабр отпивает воды из горла бутылки — и затем продолжает: «Когда я говорю об исполнителях XXI века, я говорю о людях, с которыми работаю уже 30 лет. А это уже полное слияние, в этом моя концепция. Драматические актеры у меня заражались от классических танцовщиков и наоборот, и постепенно так они все научили друг друга. Они все универсальны. Между тем, в театральных школах по всему миру до сих пор считают, что Арто — это венерическая болезнь, Гротовский — что-то тропическое, а про Марину Абрамович там вообще не знают! Там невозможно найти актеров XXI века».

Когда начинаются вопросы из зала, Фабр внезапно встает и говорит: «Нет, давайте я сначала я схожу в туалет». Под очередные аплодисменты его уводит Серебренников. «Придумайте пока что свои вопросы», — говорит Давыдова. В зале переговариваются: «Да, дядька, конечно, очень интересный. И очень вдохновляющий!»


Первый вопрос адресован, однако, не Фабру, а одному из его перформеров, Касперу Вандерберге, который скромно сидит в зале: какие ощущения он испытывает, выступая на сцене целые сутки, и главное, как ему удаётся не спать? Актер рассказывает, что сначала уснуть не получается из-за того, что нервничаешь и боишься забыть текст, а потом просто не получается отключиться от катарсиса: «Когда я выбегал на улицу, чтобы просто посмотреть на другую реальность, через пять минут мне уже хотелось поскорее вернуться на сцену. Некоторые спят на сцене, некоторые медитируют или едят и таким образом создают себе зоны отдыха. Я во время перформанса ем по строгому распорядку, но спать не получается». «Каспер не спит, зато потрясающе играет Ясона, — вступает со сцены Фабр. — Когда мы репетируем на протяжении 12 месяцев, я — диктатор и босс для моих перформеров. Но когда мы выпускаем спектакль, они сами становятся режиссерами для себя. На сцене мои рыцари красоты должны быть законодателями своего мира. Я только посетитель в их мире, они в нем боги и герои».


Из зала спрашивают, что бы хотел поставить Фабр, если бы продюсеры дали ему абсолютный карт-бланш «без моральных, уголовных и прочих ограничений». Возможно, это был бы спектакль на 10 дней? Фабр смеётся: «Продюсеры вовсе не дают мне карт-бланш сейчас. Все театральные продюсеры в Европе, за редкими исключениями, хотят успеха, хотят прибыльности. Поэтому большинство моих знакомых продюсеров, которым я шесть лет назад начал предлагать „Гору Олимп“, просто обосрались. Только двое согласились рискнуть. Понимаете, я — не часть этой системы. Я не Боб Уилсон, не Робер Лепаж, не Ромео Кастелуччи — я не рентабелен! Я художник, который работает только в своей среде, меня невозможно пригласить на гастроли, как их».

Немного поразмыслив, он добавляет: «Вы только не подумайте, я их всех очень уважаю: Боб Уилсон мой большой друг, и Лепаж, и Кастелуччи. Просто они — настоящие театральные режиссеры, а я — нет, я так себе режиссер. Самый вялый, наверное, в Европе на сегодня. Сейчас вот задумал короткий спектакль — всего на два часа, по актуальной истории про Бельгию. Но репетиции к этому спектаклю будут идти шесть месяцев. По-другому я не работаю».